Анжелика. Тулузская свадьба

Глава 3
Очарование Юга

На следующий день, едва открыв глаза, она увидела рядом с собой розу на длинном стебле в хрустальной вазе. Утренний свет усиливал ее деликатный, совершенный розовый цвет.

Прекрасный цветок смотрел прямо на нее и был так близко, что у Анжелики создавалось впечатление, будто за ней наблюдают.

Все еще пребывая во власти сна, она медленно приходила в себя, но в присутствии розы это не было так уж тягостно. По крайней мере, теперь ей не нужно выбрасываться из окна, хотя в ее случае это была бы скорее вон та высокая терраса.

Ужасный сон, неотступно преследовавший ee с того самого дня, когда отец объявил о предстоящем браке, наконец, рассеялся, исчез, как легкая дымка, сквозь которую в это утро для нее вновь забрезжил свет жизни.

Молодая женщина вздрогнула, заметив, что спала нагая под тонкими кружевными простынями. Каким образом она оказалась раздетой?.. Анжелика с усилием напрягла память, пытаясь вернуться к событиям вчерашнего дня, наполненного шумом и новыми лицами, и к событиям ночи, насыщенной тишиной и одиночеством. Не без труда, но с уверенностью, она вспомнила, что разделась сама, оставшись одна в комнате, освещенной только светом луны. Это была нелегкая задача, с которой она справилась с грехом пополам. Анжелика исколола пальцы булавками, срывая с себя детали пластрона, разрывая его, и при этом, даже не замечая, насколько неловки ее трясущиеся руки. Разбросанная на каменных плитах пола одежда, указывала на то, в каком исступлении она раздевалась. Но воспоминание об этом ускользало от нее, было как неясный сон, полу-кошмар, полу-реальность, словно она играла пантомиму, не будучи самой собой, пантомиму, к которой не имела никакого отношения. Сейчас Анжелика не смогла бы сказать, какие чувства она испытывала вчера вечером: ярость, растерянность, отчаяние?.. Ей казалось, что она стала другой, и это наполняло ее тревогой и страхом.

Она вспомнила, как в отчаянии бросилась на кровать, от украшенных гербами простыней которой исходил легкий аромат, как плакала от усталости, от досады и, возможно, от одиночества...

А потом, наконец, опустошенная, но успокоенная прохладным дыханием ночи, навеянным легкими порывами ветра, заснула глубоким сном.

И вот, проснувшись, рядом с собой она увидела розу. Как оказался здесь этот цветок? Может быть, накануне, в полумраке комнаты, она просто не заметила вазу, стоящую на круглом столике в изголовье кровати?

Царившее вокруг молчание, казалось, указывало на то, что в доме никого не было.

Из огромных окон ее комнаты был виден триумфальный восход солнца, неустанно льющего золото на привыкшие к его господству земли.

Завернувшись в кружевную простынь, Анжелика выскользнула из алькова и подошла к окну. Она увидела вдалеке очертания города с многочисленными колокольнями, башнями и шпилями соборов, которые казались розовыми. Все вокруг было розовое, насыщено розовое, как цветок, приветствовавший ее пробуждение в это утро. Она вспомнила что Тулузу, построенную из красного кирпича и цветного мрамора, называли «розовым городом».

Между тем, солнце уже стояло высоко в небе, птицы, онемевшие от жары, молчали, прячась в тени. Ослепительная золотая полоса, пересекая равнину, обнаруживала линию реки.

Завороженная феерией пейзажа, Анжелика не сразу расслышала вдалеке звуки музыки. Сейчас она чувствовала себя более спокойной, мысли прояснились. Обещание, полученное от ее странного супруга о том, что он не прикоснется к ней без ее согласия, на какое-то время успокоило молодую женщину. «Уж не воображает ли он, что меня очаруют его короткая нога и изуродованное лицо?..»

Ах, как было бы хорошо жить с мужем в полном согласии, но видеть его редко. Каждый из них нашел бы себе занятие по вкусу — она бы, к примеру, навещала друзей или занималась благотворительностью по совету архиепископа.

Тем временем звуки музыки становились все громче.

Вначале молодая женщина услышала голоса, доносящиеся из окружающего маленький домик сада. Затем они послышались уже в вестибюле, внизу, и немного погодя, с таинственным и веселым видом в комнату вошла Маргарита в сопровождении горничных и двух лакеев, несущих тазы с теплой водой для умывания.

Поприветствовав Анжелику, Марго передала от имени графа, что, если мадам графиня чувствует себя уставшей, она может провести этот день в домике на Гаронне и отдыхать. В противном случае, мессиру графу доставит огромное удовольствие возвращение мадам графини в отель Веселой Науки, в Тулузу, и возможность представить ее собравшимся там гостям. Она также окажет ему любезность, согласившись исполнить обязанности хозяйки на обеде, который будет дан в честь приглашенных.

— Так значит, сегодня в отеле Веселой Науки соберется много гостей, Марго?

— В отеле Веселой Науки всегда собирается много гостей, мадам. Этот дом — сердце нашего города и праздник там никогда не кончается. Таковы вкусы нашего сеньора...

Марго продолжила с выражением почтительного удивления:
— Неужели после столь оглушительного приема с дождем цветов, с россыпями золотых монет и сладких драже по всему городу, после пиров и танцев, увенчавших вашу свадебную ночь, мадам графиня еще не поняла, где она оказалась?!. В городе, где любят устраивать праздники.

Камеристка стояла на коленях возле своей хозяйки и поправляла складки прелестного, хотя и менее роскошного, чем вчера, платья. Оно было из мягкой ткани, столь легкой, что при малейшем движении юбка распускалась подобно цветку. Марго подняла на графиню смелый, но доброжелательный взгляд и, выпрямившись, произнесла:
— Отныне наш сеньор — ваш сеньор, а вы — избранная им королева.

Молодые горничные и даже пажи, которым было поручено нести шкатулку с драгоценностями, зашептались с довольным видом. Марго бросила на них строгий взгляд, а затем попросила Анжелику выбрать украшения, которые та желала бы сегодня надеть.

«А ведь эта девица вовсе не глупа, — подумала Анжелика. — Она хочет дать мне понять что-то... Что у меня нет выбора? Отныне я — графиня де Пейрак, супруга того, кто властвует над Тулузой».

— Какие увеселения предусмотрены для сегодняшнего приема, Марго? Сколько гостей приглашено на обед?

— О, будет всего несколько близких друзей, человек пятнадцать, не больше. Несколько именитых горожан также приглашены и приедут позже, чтобы полакомиться фруктами и шербетом на террасе сада. Может быть, к вечеру устроят маленький бал. А может, и нет...

Марго намекнула, что во время приема будут предлагаться многочисленные развлечения. Обеды графа де Пейрака вовсе не похожи на те, где гости только и делают, что наполняют свои желудки да беседуют о поэзии и о любви.

Молодые служанки снова хихикнули, обменявшись многозначительными взглядами. На этот раз снисходительная Марго предпочла не обращать внимания на их озорные намеки. Бывали красивые и веселые свадьбы под небом Тулузы!.. Свадьба графа де Пейракa была одной из таких, и сегодня все в этом краю имели право радоваться. Из украшений камеристка посоветовала молодой графине выбрать что-нибудь сдержанное, ведь сегодня был день отдыха. Волосы госпожи она уложила при помощи всего нескольких гребней так, что на солнце великолепная шевелюра Анжелики засветилась, словно ореол.

Когда мадам де Пейрак спустилась в гостиные, ее приветствовали несколько слуг, одетых в длинные белые рубахи и тюрбаны. Они преподнесли ей охапки цветов, сложив их к ее ногам, а затем, став на колени, припали лицом к земле.

— Ваши садовники, мадам, — сказала Марго, добавив с оттенком презрения... или жалости:
— Это мориски... испанские мавры.

В знак благодарности Анжелика попросила их выбрать для нее цветок, чтобы украсить волосы.

Во дворце, когда она осматривала свои апартаменты, к графине подошел с приветствием Клеман Тоннель, приехавший с ней из Пуату.

Он подтвердил, что при посредничестве bayle  графа — так называли в этой местности управляющего — с сегодняшнего дня мессир де Пейрак принял его на службу в должности метрдотеля, чем он, Клеман, весьма доволен. Его таланты и способности не будут лишними в ведении дома. Управляющий Альфонсо д’Альваро первым поздравил себя c появлением такого компетентного помощника в своих многочисленных обязанностях, включающих управление домом, организацию праздников и званых обедов. Было решено, что мэтр Альфонсо оставит за собой хлопоты обо всех ранее запланированных свадебных торжествах, в то время как его северный собрат будет знакомиться со сложным механизмом ведения дома, заботу о котором они отныне собирались разделить. Клеман еще раз заверил мадам графиню в своей компетентности и отметил, что хотя слуги здесь шумные и ленивые, но зато сердечные и доброжелательные, и он постарается наилучшим образом удовлетворить своих новых хозяев.

Анжелика благосклонно выслушала эту маленькую тираду, где к раболепству примешивалась доля снисходительности. Она была вовсе не прочь оставить при себе этого малого, чьи сдержанность и хладнокровие резко отличались от оживления и постоянного возбуждения, присущего ее нынешнему окружению.

Приближался полдень.

Перезвон колоколов и карильонов  взорвал тишину и разлился над городом. Мерные удары, отбивающие Анжелюс , призывали жителей города помолиться Деве Марии и произнести все предписанные церковью молитвы во славу Богородицы.

Альфонсо, сопровождающий Анжелику по парадным залам, перекрестился и горячо заверил ee, что никогда Тулуза не была городом еретиков. Напротив, долгое время она считалась оплотом инквизиции, неприступной и неизменно праведной. А если в лучах заходящего солнца Тулуза и казалась красной как кровь, то это только благодаря бесчисленным битвам за торжество святой католической Церкви.

Анжелика про себя подумала, зачем тулузский управляющий — bayle графа де Пейрака, как его назвал Клеман Тоннель, рассказывал ей все это, в то время как его обязанностью в данный момент было распоряжаться сервировкой стола для предстоящего обеда. Шум колоколов снаружи затихал и постепенно сменялся гулом голосов прибывших гостей, которые, заметив молодую графиню, устремились ей навстречу.

Среди окруживших ее сеньоров и дам, она едва успела заметить пышную черную шевелюру своего мужа, склонившегося перед ней в глубоком поклоне. Словно в полусне, она лишь отмечала свою руку в его руке, блеск нескольких перстней на его пальцах, едва ощутимое прикосновение его губ. Затем граф выпрямился, и, встав полуоборота, представил жене своих друзей, оказавшихся в тот день за их столом.

Анжелика узнала среди них нескольких старых знакомых. Собравшиеся тут же окружили ее плотным кольцом — дамы и кавалеры спешили поскорее покончить с реверансами и приветствиями для того, чтобы приблизиться к ней, поздравить и сказать «добро пожаловать»; они словно опасались, что вчерашнее появление этой богини было не более чем мимолетный сон. Но она была здесь! Каждый хотел ввернуть комплимент, пожелать ей счастья. Маркиз де Севилла даже продекламировал приуроченную к этому случаю маленькую поэму. Анжелика поискала глазами Пегилена де Лозена. Она видела его накануне и возможно даже с ним танцевала, но захваченный вихрем своих собственных тревог он ничем не смог ей помочь. Маркиз д’Андижос сообщил ей, что Пегилен уехал. Служба при короле срочно призывала его. А вот ему, Бернару, напротив, не нужно было никуда уезжать, он уже находился на службе, и на прекрасной службе! Андижос сиял — мессир де Пейрак поручил ему и дальше помогать его молодой жене знакомиться с новым для нее миром, ставшим отныне частью ее жизни. Сообщив об этом, Андижос тотчас приступил к своим приятным обязанностям, проводив свою подопечную к стулу с очень высокой спинкой на одном из концов длинного стола, где ей предстояло сидеть одной, по праву хозяйки.

Маркиз восхищенно разглядывал Анжелику.
—...Ну вот, наконец ваше лицо преобразилось по сравнению с тем, которое мне выпало счастье, или, скорее, несчастье, созерцать, когда я исполнял роль вашего мужа! Как это верно, что любовь подчеркивает красоту женщины, превращая даже самую робкую молоденькую девицу в соблазнительную королеву!.. Не говорил ли я вам, что ваш супруг — мастер обольщения?.. Расскажите мне о ваших открытиях, о ваших восторгах... Вы в большом долгу передо мной за то, что мне пришлось быть свидетелем пролитых вами слез!
— Что вы выдумываете?! Я не проливала слез!..
— Все было еще хуже! Я был палачом, увозящим вас, словно жертву...

Он сел по ее правую руку.

С удовольствием Анжелика узнала в сидящем слева от нее юного Сербало. Обычно менее красноречивый, чем Андижос, сегодня и он пустился в длинные излияния о ее сияющем виде, о превращении, сделавшим ее богиней, сошедшей с Олимпа и — он понизил голос — самой красивой женщиной Тулузы.

«Столько комплиментов для новобрачной! Таков, должно быть, местный обычай, — подумала Анжелика, — ведь это страна поэтов...»
И все-таки она признавала, что, несмотря на некоторую чрезмерность и обилие похвал и комплементов, ее нынешний образ был довольно лестным, и даже «при близком знакомстве», как воскликнул бы молодой и наивный поклонник, она их не разочаровала.

Но это и не удивительно! Даже самой обыкновенной женщине, если она одета и украшена драгоценностями как королева, не составит большого труда заставить толпу веселиться и плясать, особенно, если солнце струится на нее с небес так же, как в других краях дождь!

Пюльшери старалась научить ее скромности, противопоставляя эту добродетель мерзкому пороку, имя которому — тщеславие. Но в настоящую минуту Анжелике доставляло удовольствие быть средоточием стольких восхищенных взглядов, она не сомневалась в их искренности.

Они нашли ее красивой.

Это чувство наполняло ее новой силой и немного пьянило.

Но миг блаженства, рожденный от радости быть красивой и способной восхищать, редко испытываемый ею ранее, был короток, и погас, как капризная искра, едва ее взгляд, скользя по золотой и ярко-красной посуде, хрустальным бокалам и графинам, украшениям из цветов, достиг силуэта мужчины, сидящего, напротив, на другом конце длинного стола. Его темная фигура резко выделялась на фоне арки из ослепительного дневного света, которая в глубине галереи, где они пировали, открывалась на сады. Хотя граф сидел спиной к свету, и Анжелика не могла различить черты его лица, она знала, что он тоже смотрит на нее, и ей опять стало страшно.

В этой темной фигуре отныне воплощалась ее судьба.

Он был ее мужем. Она с легкостью узнавала его голос среди других. Сейчас в нем звучали радостные нотки.

Жоффрей де Пейрак попросил тишины, добавив, что должен сказать нечто важное.

Он заговорил о винах. Анжелика догадалась, что он улыбается. Трепет удивления и радости охватил гостей, которые, проявив поначалу почти религиозное почтение к его речи, вздохнули с облегчением, узнав одну из своих излюбленных тем для разговора. В то время как пажи и виночерпии обходили стол, граф, прежде всего, напомнил как важно, но почти невозможно, сочетать вино с дегустацией трюфелей. Этот редкий деликатес обладает тонким вкусом и ароматом столь же неуловимым, сколь острым и незабываемым, а по сему его изысканность плохо сочетается с весьма терпкими и чересчур возбуждающими напитками... И тем не менее!.. Не призывает ли насыщенный и душистый аромат тушеных трюфелей из Перигора, предложенных гостям, усилить его, смешав с крепким ароматом самого лучшего вина? Зачем рисковать, и выбором слишком скромным лишить остроты характер этого блюда?..

«Опять эти трюфели!» — подумала Анжелика, уже слегка опьяненная первым бокалом.

— А что я вам говорил? — прошептал Бернар д’Андижос. — Вспомните вашу свадьбу, вернее, нашу свадьбу, в поместье вашего отца в Пуату и ваше пренебрежение этим изысканным блюдом. Но на этот раз вы не сможете отказаться!..

Гости высказали несколько замечаний, а затем вернулись к предложениям хозяина дома.

Шепот удовлетворения, как порыв ветра над морем, приветствовал названное им вино. Посыпались одобрения и комментарии, о нем говорили с теплотой, почтительностью и воодушевлением, ведь оно было из Руссильона, соседней дружественной провинции, вина которой ценилось не хуже неизменных Гасконских и Бургундских, бесподобных, но претенциозных. То, которое назвал граф, было из маленького виноградника, узкой полоской нависшего над сверкающим голубым морем, недалеко от Порт-Вендрес, бывшего «порта Венеры», куда галеры заходили укрыться от буйного ветра трамонтаны.

Итак, он предложил Баньюльс!

«Это густое, сладкое, согревающее вино — «Превосходное вино!» — вторили ему гости, — которое подается с эстуфадами . Его нужно пить почти теплым, из oбыкновенного бокала самой простой округлой формы, такого же широкого и открытого, как гобле , ибо его букет не требует удерживания. Каким бы непритязательным не был его аромат, в его божественном вкусе опытный ценитель различит оттенки ежевики и листьев черной смородины».

Один из соседей Анжелики за столом, Беранжер де Мажорк, выказал особенно бурное воодушевление этим выбором.

— Речь идет о моей родине, о Каталонии. Я — каталонец.
— Прошу простить мое невежество, сударь, — любезно ответила Анжелика, — но... кто такие каталонцы?
— Ни французы, ни испанцы, — ответил он.

Соседи заставили его замолчать, так как первая проба трюфелей, приготовленных целыми в винном соусе, требовала известной сосредоточенности.
Для последовавших затем блюд из рыбы, птицы и мяса, граф де Пейрак предложил два белых вина, цвет одного из которых был бледен, как свет летнего дня, просеянный через дымку, окутывающую полуденное солнце; другое же было таким темным, что в этих краях его называли «желтым вином», но желтизна его была оттенка чистого золота. И тот и другой напиток пили из двух высоких бокалов, стенки которых плавно закруглялись, возносясь и слегка сужаясь к верху. Напротив, для красного вина, поданного к мясу, среди этих чудес из хрусталя была выбрана самая низкая, самая округлая, самая закрытая чаша. Эти прекрасные хрустальные шедевры были изготовлены гениальными стеклодувами, настоящими артистами, творившими со шпагой на боку, во времена, когда профессия стекольщика еще была профессией дворянина. Наконец граф настоятельно рекомендовал выпить поданное им игристое вино последним, ибо его привозили из Шампани , и он почтет за большую честь, если после этого вина не будут пить ничего другого. Шампанское было подано в высоких и тонких бокалах, напоминающих флейту.

Анжелика забылась в созерцании ряда бокалов, выстроенных перед нею, покоренная особенностями каждого из них.

Одновременно такие разные и такие похожие, стенки их чаш поднимались на высоких хрупких ножках и, казалось, наполнялись, распускались в своей воздушной прозрачности для того, чтобы лучше уловить, вобрать, подчеркнуть цвет и загадочную полноту вкуса и аромата каждого вина, разливаемого виночерпием. Что с того, если она не распознала в белом вине, сопровождающем пулярку, вкуса меда и ванили — и что это за ваниль такая? Зато она сумела уловить в глотке красного вина, названного графом «божественным», аромат влажной почвы подлеска, который сочетался с грибами, поданными к мясу именно так, как он и описал.

Анжелика пробовала вина и, наполовину закрыв глаза, забавлялась своими собственными открытиями, смакуя откровения, волнующие так же, как неразгаданная тайна.

Возвращая свой бокал, Анжелика вновь почувствовала на себе взгляд мужа, и опять страх подвергнуться превосходству его силы пробудил ее, словно ото сна. Она быстро обвела взглядом окружающих ее незнакомых кавалеров и дам, но никто из них не казался напуганным, очутившись в логове колдуна. Скорее наоборот, они восхищались совершенством его речей. Случалось, в монастыре урсулинок аббатиса занималась с ними искусством ведения светской беседы, которое, согласно их рангу, в некоторых случаях требовало умения проявить себя женщинами умными и находчивыми, а порой даже способными вернуть в рамки приличия разговоры, задевающие нормы морали и обходительности. С этой целью воспитанницам предлагались примеры бесед, которые аббатиса называла «схемами». Они были просты и немногочисленны, так как основной принцип заключался в том, что настоящая светская дама должна быть как можно менее болтлива.

Вести беседу? Легко сказать!.. Ведь, прежде всего, ей нужно получше узнать, что собой представляет каждый из тех, кто ее окружал, и кто, в данный момент, ревностно дегустировал блюда и вина.

Анжелика заметила сидящего рядом с графом де Пейраком человека лет пятидесяти. В беседе с ее мужем тот выказывал дружескую фамильярность, довольно неожиданную, ибо Анжелика отметила, что в отношении к графу в основном преобладала своего рода сдержанность, уважение и даже страх, свойственный скорее двору короля. Андижос назвал этого человека по имени и сказал, что он один из лучших друзей графа и занимает незначительный пост в Управлении налогов Лангедока. Сборщик налогов!

Никогда Анжелика не могла бы подумать, что представитель этого позорного сословия, как говорил ее дедушка, может сидеть за столом принцев! Затем, одна из дам, довольно красивая и молодая особа по имени Жирольда де Ланзак, сидевшая между седоволосым сенешалем и одним из членов Магистрата Тулузы, пожелала объяснить свое присутствие в отеле Веселой Науки, которое она рассматривала как знак покровительства небес и ее святых защитников.

— Мое поместье находится так далеко в горах, мессир де Пейрак, что новость о вашем браке до меня не дошла, — сказала она графу со скорбным видом. — Я благословляю обстоятельства, которые вынудили меня уехать из моего замка и дали возможность оказаться здесь, под крышей вашего дома.

И мадам де Ланзак во всех подробностях изложила собравшимся обстоятельства своего приезда. Одна из ее соседок, маркиза де Куанж, с которой она виделась редко, так как в их краях мосты очень часто бывали разрушены, а дороги непроходимы, однажды вечером была вынуждена открыть дверь группе людей, которые барабанили в потайные ворота ее замка. В результате маркиза оказалась лицом к лицу с тремя убийцами.
Посыпались вопросы:
— Но зачем она открыла им дверь?
— Они пришли от имени ее мужа.
— А где же был он сам?
— Он находился во Фландрии, с армией.
— А почему убийц было трое?
Мадам де Ланзак объяснила, что это было проявлением своеобразной учтивости со стороны маркиза де Куанж. Желая как можно скорее завладеть огромным состоянием, унаследованным его женой после смерти ее родителей — факт, о котором сама маркиза еще не знала — он без промедления направил к ней наемных убийц, поручив им избавить его от жены. Но, будучи дворянином до мозга костей, и желая придать своему жесту некоторую элегантность, он проявил любезность, предоставив супруге самой выбирать каким именно способом та желает умереть: от железа, иными словами, от кинжала, от яда, или от самого жестокого и шумного, но зато самого верного — от пистолетного выстрела. Маркиз был сама деликатность, и вместе с убийцами послал священника, которому поручил исповедать жертву и поддержать ее в последние минуты жизни.

— И каков же был выбор маркизы?
— Очевидно, она выбрала смерть от железа, так как исколотая ударами кинжала, мадам де Куанж была обнаружена на дороге недалеко от замка.
— Значит, она пыталась бежать...
— И кто подаст за нее жалобу?
— В какой суд обратиться? В суд Тулузы или в суд Парижа?

По этому поводу разгорелся горячий спор, целью которого было определить, что было предпочтительней для мадам де Ланзак — обратиться за справедливостью к королю, или искать защиты согласно статутному римскому праву , которое все еще действовало в некоторых областях, включенных в провинцию Овернь по капризу границы.

— Но ведь это же не меня убили! — протестовала молодая женщина. Храни меня Господь от столь ужасного приключения!..

— Тем не менее, узнав о печальной судьбе соседки, вы покинули свой мрачный овернский замок, чтобы найти убежище подле нас, в Тулузе.

Жирольда де Ланзак с этим согласилась. Она действительно признавала, что была больше не в силах сомкнуть глаз, слушая крики совы в одиночестве своей крепости, толщина стен которой в старые времена рассчитывалась таким образом, чтобы защитить жителей замка от нападения разбойников с большой дороги, но, сегодня, напротив, служила на руку бесчестным намерениям жадных и завистливых мужей, знающих, что крики их несчастных жертв не будут услышаны никем на протяжении нескольких лье вокруг.

Подробно и с изрядной долей цинизма стали обсуждать, насколько часто провинции Овернь случалось становиться ареной для драм и преступлений, одно ужаснее другого. Из-за недостоверности фактов многие из них долгое время оставались нераскрытыми, а потому безнаказанными, что, казалось, еще больше будоражило воображение жителей провинции. Тени черных потухших вулканов, окружавшие овернцев, располагали к мрачным толкованиям даже самых незначительных сплетен.

— Не удивительно, что у Оверни плохая репутация, — заметил кто-то. — Вспомните Штаты , объединившиеся тридцать лет тому назад. Десять дворян из самых благородных семей провинции были признаны виновными и сложили головы на плахе в наказание за дурное обращение и убийства, совершенные ими в своих вотчинах.

— Где ваш супруг? — спросили у Жирольды де Ланзак.
— В армии, во Фландрии, как и маркиз де Куанж.
— Давайте же пожелаем, чтобы они никогда не встретились, дабы не давать друг другу коварные советы!..

Среди приятного шума, сопровождающего веселое застолье, среди изысканных ароматов, исходящих от блюд с яствами, которые явились предметом немалых хлопот талантливого повара, упомянутое печальное приключение было похоже на легкий анекдот — малозначительный, жуткий, но все же забавный.

Как ни старалась Анжелика, но все-таки не смогла отыскать в своей памяти, доселе ее ни разу не подводившей, случай, когда монахини предложили бы воспитанницам «схему» светского разговора настолько сложного, полного таких эксцентричных и жестоких тем. Но молодой графине было недосуг слишком долго размышлять об этом, так увлекла ее интересная беседа.

Поскольку граф рекомендовал выпить шампанское вино последним, она стала жадно пить свежий игристый напиток, золотые пузырьки которого танцевали в самом высоком бокале, напоминающем по форме длинный, едва приоткрытый крокус. Один из помощников Альфонсо склонился к плечу Анжелики и предупредил в полголоса, что все готово к тому, чтобы подать десерты на террасе.

Анжелика инстинктивно посмотрела в сторону темной фигуры напротив и поняла, что именно ей надлежало подать сигнал концу застолья.
Она поднялась, и ее примеру последовали все присутствующие. Вставая, Анжелика не смогла сдержать улыбку, а потом и смех, ибо, желая избежать руки чересчур услужливого Бернара д’Андижоса, тем не менее, вынуждена была не только принять его помощь, но и поздравить себя с этой сильной поддержкой, так как действие хмельного вина грозило повлиять на ее походку. Впрочем, вместе с нею расхохотались и все остальные гости, а затем с шутками, разделившись на группы, рука об руку направились к выходу из галереи.

— Видите, не говорил ли я вам? — продолжал ее пылкий кавалер, — Все здесь намерены быть счастливыми, наслаждаться приятным обществом и переходить от одного развлечения к другому!

Поддерживая ее, он продолжал надоедать с расспросами:
— Расскажите мне ваши любовные открытия... Ваши восторги!.. Свет ваших глаз сегодня так красноречив!

Между тем Анжелика следила глазами за силуэтом графа де Пейрака, который шел впереди, обнимая за талию мадам де Ланзак, увлекая ее к освещенной террасе, где были поданы фрукты и шербет. Она видела мужа со спины. Любопытно, но при таком освещении и в шуме голосов, смешивающихся с мелодичными звуками скрытого за беседками маленького оркестра, походка дворянина, наполовину склоненного к своей даме, производила впечатление причудливого танца. Они оба смеялись, и казалось, понимали друг друга с полуслова. Временами Анжелика видела, как профиль красавицы с ослепительной улыбкой поднимался к лицу того, кто ее сопровождал. Анжелика чувствовала себя зрительницей в театре, где разыгрываемая пьеса была ей совершенно непонятна. Маленький паж с круглым черным лицом, в высоком тюрбане с пером, приблизился к паре, неся подушечку с лежащим на ней футляром.

Андижос, заметивший интерес Анжелики, придержал ее, чтобы она могла лучше увидеть то, что должно было произойти.

Жоффрей де Пейрак остановился и, открыв футляр, достал оттуда украшение. Подняв руку мадам де Ланзак, он галантно поцеловал ей кончики пальцев и надел на один из них кольцо. Жирольда, казалось, была готова лишиться чувств, но быстро пришла в себя, и ее восторженные реплики смешались с проявлениями радости и восхищения дам и сеньоров, подошедших разделить ее восторг.

—Ну вот! — возликовал еще раз Андижос. — Мадам де Ланзак получила свой утешительный подарок. Это кольцо заставит ее быстро позабыть подтрунивание, объектом которого она стала из-за своей суровой и мрачной Оверни... Мессир де Пейрак никогда не оставляет ни одного из своих друзей испытывать малейшую досаду за его столом, не попытавшись смягчать личным вниманием обиду, полученную в пылу обсуждения... Это привилегия, ради которой нас поощряют, порой даже заставляют доходить до насмешек, чтобы затем иметь возможность в полной мере испытать изысканность его дружбы... О, это великий мастер обольщения! Разве я вам этого не говорил?!

* * *

В последующие дни, Анжелика еще раз убедилась в том, что дворец графа де Пейрака, безусловно, наиболее посещаемое место в городе. Он сам принимал активное участие во всех развлечениях. Его высокая нескладная фигура переходила от одной группы гостей к другой, и Анжелика удивлялась оживлению, которое вызывало одно только его присутствие.

Она понемногу начинала привыкать к его необычному лицу, и ее отвращение уменьшалось. Без сомнения, мысль об обязательном физическом подчинении в значительной степени способствовала тому яростному озлоблению и даже страху, которые он ей внушал. Теперь, когда она была спокойна на этот счет, Анжелике приходилось признать, что речи этого человека были полны огня, и что его характер, жизнерадостный и своеобразный, вызывал симпатию. По отношению к своей супруге он проявлял заметное безразличие. Жоффрей де Пейрак оказывал жене знаки внимания, положенные ее рангу, но в остальном, казалось, едва ее замечал. Он приветствовал Анжелику каждое утро, она сидела с ним лицом к лицу на обедах в отеле Веселой Науки, где всегда присутствовал, по крайней мере, десяток гостей. Это позволяло ей избегать встречи наедине с мужем, которой она так страшилась.

Но Анжелика видела, с каким мастерством он дарил свое внимание тем, кого хотел им удостоить.

В то время как компания гостей направлялась на террасу, где были накрыты столы с десертами и легкими закусками или собиралась у выхода для последнего обмена любезностями и прощальными дружескими пожеланиями, он иногда задерживал одного из гостей, чтобы сказать ему несколько слов наедине, положив руку на плечо мужчине, или обняв талию женщины и привлекая ее к себе. Граф не успокаивался до тех пор, пока ему не удавалось заставить гостя улыбнуться.

Жоффрей де Пейрак нравился женщинам.

Анжелика не могла этого отрицать, и то, что поначалу изумляло ее, становилось теперь вполне понятным. От нее не ускользали взволнованные лица и трепет ее красивых подруг, лишь только в кулуарах дворца раздавались неровные шаги хромого дворянина. Казалось, волна возбуждения проносилась над женской компанией. Он умел говорить с женщинами. Он был язвительным и нежным, умел найти слова, создающие впечатление что та, к которой он обращался, единственная из всех. Но Анжелика вставала на дыбы, как норовистая лошадь, едва до нее доносились его льстивые речи. Она вспоминала пугающие признания: «Он завлекает молодых женщин странным пением...» — и у нее начинала кружиться голова.

Когда беседа с одной из тех дам, которые первыми бросались в блестящую полемику, становилась немного резкой, угрожая стать неучтивой, Анжелика с любопытством ждала, не завершится ли она утешительным подарком. И чаще всего он не заставлял себя ждать. Анжелике приходилось признать, хотя и не без тайной досады, что этих жеманниц нисколько не пугало, когда к ним склонялось лицо графа изрезанное шрамами. Теперь она была уверена: он гипнотизировал женщин своим горящим взглядом, своей ослепительной улыбкой и изысканными комплиментами, которые нашептывал им на ушко, и которые каждая собирала, как букет редких цветов, чтобы потом, мечтая, вспоминать о них.

Между тем Анжелика не могла пожаловаться, что о ней забыли.

Не проходило и дня, чтобы она не находила у себя какой-нибудь подарок: безделушку или украшение, новое платье, предмет интерьера, или просто конфеты или цветы. Все отличалось безупречным вкусом, роскошью и оставляло ее ослепленной, очарованной и немного ...смущенной. Она не знала, как выразить мужу удовольствие, которое ей доставляли его подарки. Каждый раз, когда ей было необходимо обратиться к нему, она не могла решиться поднять глаза на его изуродованное шрамами лицо, становилась неловкой и что-то бессвязно бормотала.

Однажды около окна большой галереи, где она обычно любила сидеть, Анжелика нашла футляр из красного сафьяна с золотым тиснением и, открыв его, обнаружила там самое великолепное бриллиантовое ожерелье, которое когда-либо могла себе представить.

Дрожа от восторга, она рассматривала его, уверенная в том, что даже у королевы не было ничего подобного, когда вдруг услышала характерный звук шагов своего мужа.

Не задумываясь, она бросилась ему навстречу с блестящими глазами:
— Какое великолепие! Как мне вас благодарить, сударь?

В своем порыве она приблизилась к мужу так быстро, что почти столкнулась с ним. Ее щека коснулась бархата его камзола, но он удержал ее твердой рукой. Ужасное лицо оказалось так близко, что ее улыбка погасла, и она отшатнулась назад, содрогаясь от ужаса. Жоффрей де Пейрак тотчас же опустил руку и проговорил с небрежностью и даже с некоторым презрением:

—Благодарить? За что?.. Не забывайте, моя милая, что вы — жена графа де Пейрака, последнего отпрыска прославленных графов Тулузских. Этот титул обязывает вас всегда быть самой красивой и самой нарядной. Отныне больше не считайте своим долгом меня благодарить.

Этот случай взволновал ее, заставив провести остаток дня в беспокойстве.

Его жест, его попытка удержать ее, напомнили Анжелике ужас того самого первого вечера, когда граф заключил ее в объятия, согнув назад, точно тростинку. Разве могла она когда-нибудь подумать, что руки мужчины могут обладать такой властной силой? Хотел ли он этим дать понять, что намного сильнее и мог бы без труда сломить ее сопротивление, если бы пожелал? И тут она поняла, что отбиваться было бы бесполезно. Она была побеждена, она была добычей. При мысли об этом ей захотелось завыть от отчаяния.

Он отпустил ее столь внезапно, что, выпрямляясь, она едва не оступилась. Он смеялся, он что-то говорил, но она не помнила точно его слов, полных иронии и кощунства. Она запомнила только его заносчивое заявление: «Я не стану вас принуждать! Это не в моих вкусах...» И то, как он добавил с отвратительной самоуверенностью:

«Вы тоже придете в один прекрасный день или вечер... Они приходили все!»

«Никогда!» — повторила Анжелика. Она была удивлена, что так быстро забыла эти вызывающие слова.

Но, положа руку на сердце, она не могла пожаловаться, что Жоффрей де Пейрак расточает больше внимания и комплиментов другим женщинам, чем своей супруге.

Его галантность была спонтанной, жизнерадостной, изысканной, и не было преувеличением утверждать, что дамы искали его общества с очевидным удовольствием.

Особенно те, которые, следуя парижской моде, возомнили себя жеманницами. После выказанного ей вначале пренебрежения, несколько дам нашли ее остроумной и приняли в свой круг.

— Здесь у нас отель Веселой Науки, — сказал однажды граф, задержав жену внезапно на одном из шумных приемов. — Все то, что составляет изящество и галантность Аквитании, а стало быть, и Франции, должно возродиться в этих стенах. В Тулузе только что прошли знаменитые Цветочные игры. Приз Золотой Фиалки был присужден молодому поэту из Руссильона. Со всех уголков Франции, и даже мира, именно в Тулузе собираются сочинители поэм, чтобы представить свои творения на суд под эгидой Клеманс Изор, лучезарной вдохновительницы трубадуров прошлого. Так что не пугайтесь, Анжелика, всех этих незнакомых лиц, которые приходят и приезжают в мой дворец. Если они вам докучают, и вы испытываете потребность немного отдохнуть вдали от этого шума, вы можете удалиться, если вам будет угодно, в домик на Гаронне.

Но Анжелика должна была признать, что не испытывала желания уединяться. Понемногу она увлеклась очарованием этой певучей жизни.

Очарованием, исходящим от этого дома, и днем и ночью, в таких разнообразных нюансах, волшебных и соблазнительных, иногда немного тревожных, что ей казалось, будто она была постоянной зрительницей на спектакле, поставленном для того, чтобы не только ее пленить, но и сделать очень счастливой. В этом доме она чувствовала себя свободной, здесь она обрела возможность узнать себя и расцвести.

Анжелика попеременно переходила от боязни к доверию. Она была уверена, что муж не изменит своему слову, но временами не могла сдержать долгую дрожь страха.

Она была пленницей хозяина этих мест.

*

Часто в часы сиесты Анжелика садилась в проеме одного из огромных окон, расположенных во всю длину большой галереи, опоясывающей задний фасад дворца. Когда окна были открыты, эта галерея превращалась в террасу, овеваемую свежими порывами ветра.

Именно здесь устраивали обеды в компании нескольких друзей или расставляли столы с легкой закуской и танцевали с наступлением сумерек и ночной прохлады.

Большие торжественные залы, где в день бракосочетания проходил прием, выходили на город и парадный двор, куда подъезжали кареты с гостями. В галерее же, напротив, едва приходило на ум соседство с оживленными и шумными улицами Тулузы.

Со стороны заднего фасада, утопающего в зелени, город забывался. Из галереи, как и из апартаментов графини, спустившись всего лишь на три или четыре ступеньки, можно было оказаться среди деревьев сада.

У Анжелики появилась привычка бродить по утрам по его узким аллеям — аллеям для прогулок вдвоем, думала она. Они спускались между цветниками и грабами, образуя зеленый тенистый свод, манили пройти по их извилистым дорожками туда, где рощи были еще гуще. Чем дальше она уходила, тем больше забывался город. Казалось, эти сады были полны неразгаданных тайн, им не было конца. Анжелика страшилась преступить их порог и возвращалась к дому.

Порой среди листвы она различала белые фигуры садовников, снующих туда-сюда с гибкостью и прилежанием, но в полном молчании. Это только усиливало впечатление, будто она находилась в заколдованном замке, населенном призраками. Иногда один из них приближался и, упав ниц, ставил перед нею корзину великолепных свежесрезанных цветов, искусно сложенных в букеты, а затем сопровождал ее до дверей, чтобы передать их пажу или служанке. То тут, то там, случайно, Анжелика узнавала что-нибудь новое о морисках — людях с бархатными глазами и лицом цвета янтаря или жженого хлеба.

Они были последними уцелевшими жителями королевства Гранада, одного из великих мусульманских государств, захваченных Испанией после арабского нашествия, случившегося в начале восьмого века. Девятьсот лет спустя, во время царствования мрачного и набожного Филиппа II , сына Карла V , было разыграно важнейшее событие христианской Реконкисты . Будучи подозреваемы в том, что они ложно-обращенные и продолжают исповедовать втайне Ислам, мудехары  — что означает «те, кому разрешили остаться» — после новых преследований, за которыми последовали годы кровавых мятежей, были осуждены на выселение из Андалусии. Группами по полторы тысячи человек, в окружении двухсот солдат, они были увезены и затем рассеяны по регионам севера и запада, по бесплодным и ветреным плато Кастилии, по ледяным и невозделанным Сьеррам...

По словам Беранжера, короля Майорки, графа Барселоны, «мудехары» были мирными и трудолюбивыми земледельцами. Вскоре после их изгнания земли Андалусии — фруктовые сады, богатые и красивые селения — вновь превратились в невозделанную пустыню.

Впоследствии «истинные христиане» глубинных областей Испании неистово отвергли приток неверных, потребовав и получив согласие на их окончательное изгнание. Те, кто сумел избежать аутодафе, возводимых инквизицией для ренегатов, или смерти от истощения и болезней на дорогах изгнания, нашли убежище по другую сторону Пиренеев. Уже давно евреи и мусульмане смешались с цивилизацией Лангедока.

Мстительные каталонские дворяне были известны тем, что внесли немалую лепту в эту мрачную историю именно потому, что они были каталонцами, ярыми врагами испанских королей. Так, граф Барселоны отдавал предпочтение императору Карлу Великому еще в те далекие времена, когда последний поддержал поход на Испанию, в котором его племянник Роланд  трубил в рог, призывая помочь колоннам войск, подвергшимся нападению в горных ущельях.

Анжелика была рада найти в истории о морисках отголоски своего детства. Император Карл Великий, его племянник Роланд, его невеста, прекрасная Од, умершая от горя, получив известие о смерти своего возлюбленного — все они напоминали ей добрые времена «маленьких синих книжек».

Множество подобных разговоров велось во время конных прогулок, которые графиня де Пейрак совершала на рассвете с маленьким эскортом друзей. Она все лучше узнавала окружающие ее города и земли, лишь изредка бросая на горизонт озадаченный взгляд, когда пейзаж перед ее глазами разительно отличался от того, к которому она привыкла. Анжелика любила ездить верхом. Это занятие как нельзя лучше помогало ей обрести себя с тех пор, как она прибыла на Юг. К тому же, во время таких прогулок она могла свободно беседовать с теми, кто ее сопровождал.
Однажды Андижос рассказал ей о сборщике налогов, которого Анжелика с удивлением обнаружила среди близких друзей графа де Пейрака. Но маркиз не уловил недомолвки в ее расспросах. «Всегда нужно поддерживать хорошие отношения со сборщиком налогов. А друг мессира де Пейрака, в дополнение к значительному влиянию и богатству, был, главным образом, очень талантливым инженером и участвовал вместе с графом в осуществлении грандиозного проекта.» Андижос напомнил Анжелике их путешествие и свой рассказ о том, что Тулуза, лежащая между двух морей, была центром, в котором сходились различные климатические влияния. С запада, с Гасконского залива, открытого на Атлантику, приходили приятные и влажные воздушные потоки, а с востока, со Средиземного моря, дули более сухие и обжигающие ветры. «Этот инженер — гениальный гидравлик: крохотные источники, реки, горные ручьи, потоки и ключи — он умел рассчитывать их протяженность, определял их возможный путь через близлежащие местности. Родившийся в Безье, дитя «Страны вод» , он мечтал, уезжая по судоходной Гаронне в Тулузу, вырыть канал, который соединил бы оба моря.

Утопия, невыполнимый проект, о котором многие другие мечтали и до него. Но мессир де Пейрак помог ему своим состоянием и своим влиянием». «Каким влиянием?» — едва не спросила Анжелика.

Таким образом, она добивалась разъяснений всему тому, что ей казалось немного странным. Грозный поток предостережений, который она увезла с собой из Монтелу, часто тревожил ее мысли наяву, а иногда и во сне. Она пробуждалась в растерянности и, плененная всем тем, что ее окружало, задавалась вопросом: «Кто и каким образом поможет ей однажды убедиться в том, что она не оказалась в замке Жиля де Рец?»
Время шло, и отголоски тех тревожных мыслей затихали. Вокруг было столько света и веселья, они струились вокруг нее, как невидимый водопад.
Музыка властвовала здесь повсюду.

Порой она тихо звучала вдалеке. Иногда скрытые позади тенистых беседок музыканты сопровождали часы сиесты небольшими убаюкивающими и томными мотетами . После ужина, когда смеркалось, любили устроить маленький бал, но чаще всего гостей ожидало легкое угощение из разнообразных фруктов, сладостей и пирожных, расставленных на небольших столах, вокруг которых могли собираться два, три или четыре человека, в зависимости от сердечных привязанностей и дружеских чувств.

Та исключительная непринужденность в манерах, с которой все обходились друг с другом в эти приятные часы досуга, наполненные очарованием новых встреч, когда каждый приходил или уходил по своему усмотрению, придавала необычную и особенную привлекательность приемам в отеле Веселой Науки.

Эта непринужденность была Анжелике хорошо знакома.

Хотя отцовский замок был ветхим и старым, а обстановка простой и безыскусной, дверь Монтелу всегда была открыта для прохожих.
Те, кто желал поприветствовать дедушку, укрыться от дождя или просто прийти осведомиться в добром ли здравии семья де Сансе, переходили подъемный мост, поднимались на крыльцо и громко, без церемоний, приветствовали всех обитателей замка прямо с порога. Анжелика всегда любила эти неожиданные визиты, дававшие ей возможность отложить вышивание подле Пюльшери, скатиться вниз по лестнице и познакомиться с новыми лицами или вновь увидеть тех, кого было бы жаль позабыть.

Большие парадные залы отеля Веселой Науки, выходящие на город, вмещали многочисленных приглашенных. Большинство гостей оставались стоять с бокалом в руке, переходя от группы к группе ради приятной беседы или для того, чтобы представиться и завести новые знакомства. Разговоры, обмен новостями о войне или ценах на вайду , сильно упавших из-за большой партии индиго, привезенного из Америки, шутки с легким оттенком пикантности, игривые намеки с оттенком учтивости шли своем чередом.

Анжелика заботилась о том, чтобы каждый мог утолить жажду, и следила за тем, чтобы слуги постоянно обходили гостей с подносами напитков и воздушных пирожных.

Ей нравились эти постоянные хлопоты и заботы, они соответствовали ее натуре. Ее обязанности были очень легки, и порой Анжелика чувствовала себя гостьей во дворце, только еще более свободной, чем другие, располагающей своим временем, как ей заблагорассудится. Жоффрей де Пейрак напоминал супруге о том, что он ее муж только в очень редких случаях. Например, когда сенешаль или один из высокопоставленных чиновников города давал бал, и требовалось, чтобы мадам де Пейрак была самой красивой и самой нарядной дамой в городе.

Тогда он приходил в ее апартаменты без приглашения, садился около туалетного столика и внимательно следил за тем, как одевается его жена, изредка короткими замечаниями направляя умелые руки Марго и субреток. От него не ускользала ни малейшая деталь. Для графа не было тайн в женских нарядах. Анжелика восхищалась точностью его наблюдений, тщательностью его выбора. И так как она хотела стать настоящей светской дамой, то не пропускала ни слова из этих уроков. В такие минуты она забывала о своих обидах и страхах.

Однажды Анжелика, разглядывая свое отражение в большом зеркале — в тот вечер она была ослепительно хороша в атласном платье цвета слоновой кости, с высоким кружевным воротником, расшитым жемчужинами — заметила рядом с собой темный силуэт графа де Пейрака, и внезапное отчаяние придавило ей плечи, точно свинцовая ноша.

«Зачем мне богатство и роскошь», — подумала она, — «когда меня ждет такая ужасная судьба — быть связанной до конца жизни с колченогим и безобразным мужем!»

Вдруг граф заметил в зеркале ее взгляд и поспешно отошел в сторону.
— Что случилось? Вы не нравитесь себе?

Она снова хмуро взглянула на свое отражение в зеркале:
—Нет, почему же, сударь, — послушно ответила она.
— Тогда в чем же дело? Ну, улыбнитесь хотя бы...

И ей показалось, что она услышала тихий вздох.