 |
I
Нехси, черный раб, отталкиваясь шестом, вел па-
пирусную ладью с высоко задранным носом
сквозь шелестящий тростник. Его тело, прикры-
тое лишь узкой полоской ярко-желтого схенти 1,
лоснилось на солнце подобно темным камням
на порогах Нила. Он излучал силу. Хатшепсут распро-
стерлась у его ног и, опустив руку в воду, пыталась ухва-
тить цветки лотоса, покачивающиеся на бирюзовой
глади. Время от времени она поднимала блестящие со-
цветия на пару ладоней над водой и снова отпускала,
так что они, звучно плюхнувшись, продолжали скользить
по гладкой поверхности. Перед принцессой, пре-
клонив колена, стояла служанка — еще ребенок, как
и она сама, нагая, с едва развившейся грудью и пышны-
ми волосами, перехваченными налобной повязкой, —
и старательно обмахивала госпожу опахалом из страу-
совых перьев, чтобы защитить от палящего солнца.
— Вознесем хвалу Амону-Ра, — промолвила Хат-
шепсут, закидывая руки за голову. — Восславим этот
день, как в священный праздник Опет. Умасти меня
благовониями, укрась мою шею венком из лотосов
и красных пасленов!
Хрупкая служанка улыбнулась, отложила в сторону
опахало и потянулась к ларцу эбенового дерева, оби-
тому золотыми гвоздиками, который принцесса всег-
да держала при себе. Хатшепсут уделяла много внима-
ния своей внешности, как и все девушки ее возраста,
однако было одно отличие: дочь фараона Тутмоса мог-
ла дать себе волю в желании нравиться. Ей было до-
зволено обрамлять глаза душистой пастой из черного
сланца, уголки глаз подводить длинными горизонталь-
ными линиями, а лицо выбеливать свинцовым сури-
ком, что для прочих слыло немалой дерзостью, — ведь
она подражала лику бога Осириса.
Растревоженная стая диких гусей поднялась из бе-
реговых зарослей, взмыла в небо и, выстроившись
клином, взяла направление на запад, через Нил, к свер-
кающим скалам нагорья мертвых. Хатшепсут взглядом
проследила за их полетом. От яркого утреннего солн-
ца резало глаза. Принцесса опустила взор и… ею овла-
дел ужас. Испугавшись, она ухватилась за мускулистую
ногу Нехси, обвила руками его колено и неотрывно
смотрела на маленькую служанку, лежавшую перед ней
в лодке с безжизненно остекленевшими глазами. В ле-
вой груди девушки застряла стрела, вонзившаяся так
глубоко, что наружу торчало только оперение. Алая
кровь, сочившаяся из раны, окрашивала в багряный
цвет связанные пачки папируса, из которых была сде-
лана лодка.
Даже Нехси, словно пораженный молнией Амона,
на мгновение застыл в растерянности. Однако он бы-
стро взял себя в руки и, мощно налегая на шест, погнал
ладью через тростниковые заросли к берегу. Высоким
носом ладьи он прорéзал прибрежный ил, прочно за-
крепил лодку на суше и, выскочив из нее, огромными
прыжками помчался вверх по склону.
Хатшепсут было невыносимо оставаться рядом
с мертвым телом, и она бегом припустилась за нубий-
цем. Только теперь до ее сознания дошло, что смерто-
носная стрела, скорее всего, предназначалась ей, прин-
цессе, а не бедной служанке. При дворе фараона плелось
немало интриг вокруг престолонаследия. У Тутмоса
не было наследников мужского пола. Казалось, на роду
Яхмоссидов лежало проклятие.
Хатшепсут остановилась, решив, что лучше затаить-
ся в прибрежных зарослях. С бьющимся сердцем она
прислушалась к неумолчному шелесту тростника, роб-
ко огляделась по сторонам, а потом присела и спрята-
ла лицо в коленях.
Звучный голос Нехси заставил ее насторожиться.
Бранясь почем зря, он гнал перед собой юношу, долго-
вязого, жилистого, с осторожной, как у кошки, и гра-
циозной, как у газели, поступью. В руках незнакомца
был тяжелый лук, а по его бедрам бил колчан со стре-
лами. Нубиец пинал его, пока не дотолкал до того ме-
ста, где причалила ладья принцессы.
Хатшепсут поднялась.
— Он клянется, что охотился на диких гусей! — крик-
нул Нехси и так наподдал парню, что тот, неуклюже пе-
ребирая ногами, пролетел вперед и упал. А когда про-
тянул руку за выскользнувшим луком, нубиец прыгнул
и с такой силой придавил ее к земле, что юноша скрю-
чился и взвыл от боли подобно шакалу.
— Ах ты, песий сын! Хотел убить Хатшепсут? На-
следницу трона! Дочь фараона! — Нехси схватил луч-
ника за патлы и вздернул его голову так, что бешено
вращающиеся глаза оказались вровень с лицом не-
счастного. — Кто приказал тебе? Какие гиены пусты-
ни? Что тебе посулили за это?
Но юноша не отвечал, только орал от боли. Нехси
отпустил его лишь после того, как Хатшепсут подошла
и дала чернокожему слуге знак освободить жертву.
Юноша поднялся.
Теперь, когда его взгляд уперся в мертвую девушку на
папирусной лодке, он не мог отвести глаз от крови, стру-
ящейся из ее груди, и только лепетал снова и снова:
— Я не хотел, поверьте мне, я не хотел!
— Как твое имя? — спросила Хатшепсут.
Парень не отваживался поднять взор на принцессу,
лишь шаркал босыми ногами по песку.
— Меня зовут Сененмут, — наконец робко ответил
он. — Я — сын Рамоса, которого фараон наградил за
храбрость ожерельем доблести, когда он после битвы
с азиатами принес трофеи — больше десятка кистей
наших врагов.
— Ты — жалкое ничтожество, и твоему достойному
отцу придется оплакивать тебя, когда изуродованное
тело его жалкого отпрыска, присыпанное песками пу-
стыни запада, разроют и изгложут шакалы да стервят-
ники! — Нехси занес кулак для очередного удара, но
Хатшепсут остановила нубийца:
— Дай ему сказать! Приговор еще не вынесен.
Сененмут заслонился руками. Сквозь пальцы он ви-
дел все ту же мертвую девушку в ладье и, надеясь ото-
гнать дурной сон, тряс головой.
— Поверьте, — не переставал бормотать он, — я не хо-
тел этого… Я охотился на диких гусей, я часто это де-
лаю и всегда ухожу с добычей, правда… А сегодня бог
направил мою стрелу в неверную цель, клянусь отцом
моим Рамосом и матерью моей Хатнефер…
— Умолкни со своими клятвами, — оборвал его
Нехси. — Знаем, что стрела твоя предназначалась
не служанке. Целью твоего подлого выстрела была
принцесса!
Сененмут упал перед Хатшепсут на колени и при-
нялся биться головой о красный песок.
— О, Прекраснейшая из женщин, Золотой бутон,
Лучшая по благородству! — стенал он. — Если на то
воля Сета, бога всего злого, пусть я умру за смерть этой
невинной девушки! Но Гор мне свидетель: стрела, вы-
пущенная из моего лука, была предназначена одному
лишь серому гусю!
Хатшепсут жестом велела юноше подняться и мол-
ча смерила его долгим пристальным взглядом. Глаза
несчастного, устремленные на нее с мольбой, были
полны слез.
— Ты призываешь Гора в свидетели, — задумчиво
сказала она. — Пусть будет так. Пусть бог Обоих гори-
зонтов решит, правду ли ты говоришь. Положимся на
приговор великого Гора. Да будет воля его!
Едва принцесса закончила свою речь, Нехси схватил
парня и утащил его прочь.
Облако красной пыли, несущееся с юга, возвестило
о прибытии гонца. И прежде чем взмыленный конь
с громким фырканьем встал как вкопанный, гонец вы-
скочил из седла и пал перед Прекраснейшей из жен-
щин ниц.
— Золотой бутон Небес, Любимица богов, Лучшая
по благородству, дочь царя Хатшепсут, выслушай, что
скажет тебе Пеннекхебет, первый из быстрейших гон-
цов фараона!
— Говори! — милостиво произнесла принцесса, и цар-
ский гонец поднялся с колен.
— Господин Обеих земель, Могучий бык, избран-
ник Ра, его величество фараон Тутмос, любимец Амона,
сокрушил племена в песках юга, как трусливых зайцев
на краю пустыни. Фараон — да длится его царствие
вечно, как само царство Атума 2, — сейчас со своим
флотом на пути в Фивы. И он, могущественный сын
богини Нут 3, вечером проглатывающей своих детей,
а утром рождающей их снова, приготовил тебе тро-
фей, от которого возрадуется твое сердце, а душа за-
трепещет в веселье.
Хатшепсут восторженно захлопала в ладоши, запры-
гала, как озорная девчонка, и воскликнула:
— Отец мой Тутмос, Могучий бык, вознаградит тебя
за добрую весть!
На третий день четвертого месяца Засухи месоре в юж-
ном течении Нила показались корабельные мачты цар-
ского флота. Встречный ветер надувал черные флаги
победы, укрепленные на канатах верхнего такелажа.
В Фивах с быстротой молнии распространилась весть
об успешном завершении военного похода. Торговцы
и ремесленники оставили свои лавки и мастерские,
жены и матери посыпались с плоских крыш приземи-
стых хижин и, таща за собой малышей и на ходу при-
хорашиваясь, побежали к Великой реке, чтобы с лико-
ванием встретить храбрых воинов.
— Слава сыну Ра! — возбужденно кричали все. —
Око Ра осияет фараона!
Пристань на восточном берегу была запружена тол-
пами напирающих и галдящих людей. Казалось, весь
город поднялся на ноги. В огромных темных чашах,
окружавших причал, чадили красные огни, отражав-
шиеся на гладких ступенях темно-зеленого мрамора.
Две лестницы, на расстоянии двух колесниц друг от
друга, спускались к бирюзовым водам Нила.
Оглушительный бой литавр и грохот фанфар возве-
щали о прибытии стоглавой дворцовой гвардии, лич-
ной охраны фараона, тех самых «спутников правите-
ля», которые без раздумий пускали в ход луки, копья
и кинжалы, если дело касалось защиты жизни царя или
его имущества. Дико жестикулируя, они прокладывали
путь к набережной прекрасной царице Яхмос, принцес-
се Хатшепсут и ее кормилице Сат-Ра, за ними следова-
ла второстепенная царица Мутнофрет со своим сыном
Тутмосом. На несколько мгновений крики толпы затих-
ли. Фиванцы пали на колени и, склонив головы, привет-
ствовали царственных особ:
— Миллионы лет жизни благословенным: главной
царской жене, грациозной принцессе и ее благородной
кормилице! Плетите венцы и возлагайте на их главы!
Мутнофрет с ее отпрыском никто не уделял внимания.
Рабы приволокли ослепительно белый балдахин для
защиты семейства фараона от солнца. Под ним уста-
новили переносной трон на львиных лапах из позоло-
ченного дерева. Нагие юные девушки, с цветками ло-
тоса в волосах и ожерельями из синего фаянса вокруг
талии, усыпали путь цветами.
«Сокол», корабль фараона, лег в дрейф. В одно мгно-
вение воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь
скрипом тяжело груженного парусника и дальним ше-
лестом воды, доносившимся с середины широкой реки.
На рее, в носовой части корабля, головами вниз были
подвешены трупы предводителей нубийского восстания.
Плетка рулевого Амосиса, сына Абана и Бабы, взлетала,
поочередно опускаясь на безжизненные тела то одного,
то другого. Славные фиванские воины выстроились по
борту — высокие, широкоплечие, поджарые; их торсы
были обнажены, а чресла перепоясаны солдатскими ко-
жаными схенти с треугольной средней частью. Каждый
сжимал в руках булаву в знак победы над врагом. В их
выправке чувствовалась гордость победителей. Целое
столетие египтяне, порабощенные иноземными власти-
телями, чуждыми обычаями и нравами, были лишены
этого чувства. С той поры как фараон Яхмос, приняв
в свои руки царский скипетр и плеть, прогнал захватчи-
ков из их самовольно основанной столицы в дельте Нила,
многое переменилось. Царство стояло — такое ощуще-
ние было у всех — на пороге великого будущего.
Фараон Тутмос застыл на красном подиуме в центре
корабля, словно божественное изваяние в храме Амо-
на. Вокруг надутого кожаного шлема, который Тутмос
обычно носил на военных парадах, обвивалась, сверкая
золотом и подняв голову над самым его лбом, священ-
ная кобра урей — знак божественной царской власти,
перед которым фиванцы опускали взор долу. Золотая,
в виде плетеной косы подвесная борода гордо выступа-
ла вперед, демонстрируя не что иное, как власть, силу
и мощь. Египтяне любили и почитали такие символы.
Обнаженный торс фараона, украшенный лишь уск-
хом, воротником-ожерельем шириной в ладонь, на-
бранным из золотых пластин в форме сокола, казался
светлокожим. Широкий пояс со сверкающей пряжкой,
представлявшей собой картуш с иероглифами имени
фараона, поддерживал выкроенный из единого полот-
нища схенти с плиссировкой впереди. В отличие от бо-
соногих солдат царь был обут в кожаные сандалии с ре-
мешками, искусно обмотанными вокруг икр. Ладони
Тутмоса сжимали скипетр, испещренный великолепной
резьбой с позолоченным орнаментом, — своего рода по-
сох, который он редко выпускал из рук.
Как только «Сокол» причалил и толстыми канатами
был пришвартован перед балдахином, с корабля до
мраморных ступеней спустили расписной трап, и фа-
раон в окружении четырех воинов-«спутников прави-
теля» сошел на берег. Толпа взорвалась неописуемым
ликованием, матери подбрасывали вверх своих чад, де-
вушки махали разноцветными покрывалами, и много-
голосый хор фиванцев возвестил:
— Привет тебе, Могучий бык, царь Юга и Севера,
властитель на миллионы лет!
Фараон Тутмос казался равнодушным к приветствен-
ным возгласам; позволяя им витать над собой, он неподвижно
стоял, вглядываясь в даль за Великой рекой. Ни
Яхмос, свою царственную супругу, ни Мутнофрет, свою
возлюбленную, ни наследную принцессу Хатшепсут, вы-
строившихся перед ним полукругом, он не одарил даже
взглядом. За ними стояли бритоголовый Хапусенеб, вер-
ховный жрец Большого храма Амона; Пуемре, архитек-
тор и второй жрец Амона; старый Инени, царский совет-
ник и архитектор; Тети, таинственный целитель и волхв;
царские вельможи, во время трехмесячного отсутствия
фараона определявшие судьбу египетского государства.
Минхотеп, управитель царского дома и начальник
церемоний, выдержал паузу и начал речь:
— Царь, возлюбленный сын Амона-Ра, Север и Юг
стран Нила лежат у твоих ног! Мы, народ твой, радели
о твоих храмах и дворцах, матери рожали детей, тор-
говый люд умножал богатство царства твоего. Зерно
прорастало скорее, чтобы по возвращении своего пове-
лителя явить богатые плоды. Нил разливался шире, что-
бы ты скорее вернулся в свои владения. Так поведай нам
о твоем походе против подлых племен Юга!
Тутмос, который был мал ростом, но силен духом,
неспешно и величаво повернулся к толпе и заговорил
зычным голосом, не сопровождая слово свое даже ма-
лым жестом:
— Я, царь Тутмос, с соблаговоления отца моего Амо-
на растоптал и поверг в пыль восставших против вла-
дыки Обеих земель. От меча моего и булав моих вои-
нов сокрушились вероломные подобно столбам наших
предков перед городскими вратами, хоть и было их ве-
ликое множество — как песчинок в пустыне.
— Вечно живи, наш царь Тутмос! — неслось из ты-
сяч глоток. — Ты, явившийся нам подобно богу Ра!
Север и юг припадают к стопам твоим, и крепости
слезно молятся о тебе и царствии твоем!
Когда ликование улеглось, фараон продолжил:
— Посмотрите на наши доверху груженные кораб-
ли! Золото и дорогие одежды, соль и бобы привез я до-
бычей. Страна за порогами богата сокровищами, но
лежит она в стороне от великого Нила, и не хватает
в ней воды. Воды в наших бурдюках едва достало на
обратный путь, так что половину пленных пришлось
убить. И все-таки женщины жителей песков оказались
выносливее своих мужчин, и теперь каждому дому до-
станется в рабыни нубийка. А в доказательство нашей
храбрости взгляните на эти корзины.
Восторженный рев пронесся по толпе, когда воины
погнали с корабля нубийских женщин. Цвета эбено-
вого дерева, гибкие, с изящными, как у газелей, движе-
ниями, обнаженные чернокожие нубийки балансиро-
вали по узкому трапу. Но не их нагота возбуждала
сердца и умы египтян, нет, а то, что находилось в кор-
зинах, которые они несли на головах. Когда по указке
царского писца Неферабета женщины высыпали со-
держимое к ногам фараона и знати, Хатшепсут с отвра-
щением спрятала лицо на пышной груди кормилицы
Сат-Ра. Она не хотела видеть, как перед фараоном рас-
тет груда из сотен пенисов, отрезанных у мужей и от-
цов нубийских рабынь. А над горой половых членов
царские гвардейцы, играя сильными, натертыми мас-
лом мускулами, уже затянули боевую песнь, перекры-
вающую неистовые вопли толпы:
— Тутмос, ты — царь царей во всех странах, по-
правший своими сандалиями мятежников! Нет боль-
ше бунтарей на Юге, нет врагов на Севере. Города
их превратились в руины благодаря твоей силе
и мощи!
Под пронзительные звуки флейт и тамбуринов вои-
ны фараона начали разгружать парусник на глазах раз-
горяченных фиванцев. И Неферабет, царский писец,
заносил в свои свитки каждую шкуру, каждый сосуд,
каждую слоновую кость, как и всякий сундук или ла-
рец. В мгновение ока вокруг нагих нубиек, выставлен-
ных на продажу, началась возня и даже потасовки, ибо
все желали заполучить одну из крутобедрых зрелых
женщин, на которых ночью можно навалиться всей тя-
жестью, а днем навалить тяжелую работу. Юные хруп-
кие существа, почти дети, особым спросом не пользо-
вались — по той же причине.
Нубийки безучастно взирали на эту суету. Казалось,
после страшных событий последних дней у них уже
не осталось слез и они просто-напросто были благо-
дарны судьбе, что всё еще живы.
— Эй, человек, ты меня хотеть?
Тети, целитель и волхв, обернулся, чтобы посмо-
треть, кто там лопочет у него за спиной.
— Нгата, — сказала рослая нубийка. — Я… есть…
Нгата! — Она ткнула себя в пышную грудь.
Волхв исподтишка огляделся, не наблюдает ли кто
за ним, а затем отвел женщину, чья кожа блестела, как
полированное эбеновое дерево, в сторону и изумлен-
но спросил:
— Каким это образом ты говоришь на нашем языке,
нубийка?
Она смотрела на него, вытаращив глаза, а когда Тети
медленно и с нажимом повторил свой вопрос, ответи-
ла с виноватой улыбкой:
— Не понимать, человек. Нгата не понимать.
При этом она так энергично замотала головой, что
ее груди затряслись, и Тети крикнул писцу:
— Неферабет, я беру эту. Ее зовут Нгата.
Во время раздачи и переписи трофеев, грозивших за-
тянуться до позднего вечера, фараон все так же невозму-
тимо взирал вдаль. Потом царь Тутмос поднял скипетр,
и из толпящихся вокруг балдахина людей с быстротой
молнии образовалась стройная процессия во главе
с управителем царского дома и начальником церемоний
Минхотепом. За ними последовали вельможи и чинов-
ники, царские жены и аристократки, бритоголовые жре-
цы в накинутых на плечи леопардовых шкурах и, нако-
нец, сам фараон в окружении «спутников правителя».
Сплоченными шеренгами, по десять в ряд, к процессии
присоединялись фиванцы, которые шествовали степен-
ным, размеренным шагом — как предписывал звучный
ритм литавр.
Перевозчик у берега Нила хрюкнул и завалился в сво-
ей лодке, словно жирный, набивший брюхо кабан.
Вонючий бурдюк, опорожненный до последней капли,
валялся рядом. Кажется, слегка перебрал. Но он был
не единственным, кому хмель ударил в голову, — ведь
сегодня вино бесплатно наливали любому как в питей-
ных заведениях, так и прямо на улицах города.
В бледном свете луны, отражающемся на водной ряби
сверкающими иероглифами, к лодке приближался че-
ловек со светящимся стеклянным шаром, который вы-
давал в хозяине богатого фиванца, ибо такие масляные
светильники мог позволить себе далеко не каждый.
— Эй, ты, перевозчик! К западу!
Лодочник не шелохнулся.
— Я заставлю тебя подняться! — воскликнул благо-
родный господин и, запрыгнув в лодку, пнул перевоз-
чика в бок. — К западу, старик, к западу!
Лодочник подскочил так проворно, что утлое суде-
нышко угрожающе закачалось. Он схватил свой шест
и, прежде чем направить нос лодки в полноводные
струи, пробормотал:
— Господин, никто по своей воле не отважится но-
чью посетить Долину Шакалов, где мертвые нашли
свой покой.
— Тебе незнакомо мое имя?
— Нет, господин.
— Я — Инени, верный советник фараона и началь-
ник работ в Карнаке.
— О, господин, не вы ли ставили великие пилоны
в честь Амона, Мут и Хонсу? Чего же вы хотите на том
берегу мертвых, где царствует Осирис? Да еще в такую
ночь, когда все празднуют победу нашего фараона!
— С каких это пор ты требуешь отчета у своих на-
нимателей? Давай без лишних слов, в путь, к западу!
Оттолкнувшись шестом, перевозчик проворно по-
вел лодку, так что казалось, будто течение само несет
ее к противоположному берегу. Инени сидел молча.
Посередине реки он поднялся и описал своим светиль-
ником полукруг в воздухе. Как только они достигли
другого берега, из темноты вынырнули две мужские
фигуры. Один из них вел за собой осла, чтобы встре-
тить странного гостя.
— Да, вот еще что, — обронил Инени, прежде чем
покинуть лодку. — Никому ни слова об этой поездке.
Проклятие Осириса падет на тебя, если не повинуешь-
ся моему приказу!
Лодочник отчаянно закивал.
Инени, не говоря более ни слова, взгромоздился на
осла, и трое мужчин исчезли в темноте. На развилке,
там, где тропу пересекала дорога, ведущая с севера на
юг, они наткнулись на группу оборванцев всех возрас-
тов, с лопатами, ломами и корзинами. И хотя бедня-
кам не была известна цель этого ночного сбора, все они
послушно зашагали за человеком на осле.
А тот направил животное по каменистой горной
тропе, круто поднимающейся в скалы, о которых шла
молва, что там обитает Осирис, властелин царства
мертвых, ночью восходящий вместо солнца. Не слиш-
ком уютное место!
На середине пути Инени оставил тропу. На плато,
усыпанном валунами и обломками скал, которые с не-
запамятных времен хранили полуденный зной и про-
хладу ночи, он остановился. Размашистым шагом, эхом
отзывавшимся в мертвой тишине долины, он очертил
квадрат, обозначив углы камнями, потом дал спутни-
кам знак опуститься на землю и заговорил приглушен-
ным голосом:
— Вы, люди запада, с этого момента, который свел
нас здесь, в Долине Шакалов, поступаете на службу
к фараону. Я — Инени, советник и начальник работ
царя Обеих стран, Могучего быка, лучезарного сына
сокологолового бога солнца Ра, пересекающего небес-
ный океан на своей золотой барке, облечен доверием
тайно вырыть на этом месте шахту десяти локтей
в квадрате и глубиной в тридцать локтей. От нее сле-
дует пробить ход к палате, размеры которой получи-
те в свое время.
— Господин! — отважился на вопрос один из обо-
рванцев по имени Хои. — Почему ты привел нас сюда
в столь поздний час?
Голос Инени зазвучал проникновенно:
— Потому что и дальше вы будете работать здесь
только по ночам. Скрытно и бесшумно!
Собравшиеся встревоженно зароптали, и царский
советник шикнул на них вполголоса.
— Вы, — продолжил он, — каждый день будете по-
лучать еду из царских кладовых, и ни в чем необходи-
мом вам не будет отказа. Трудиться станете под покро-
вом ночи, а отдыхать при свете дня. И ни одна душа
не узнает о вашей работе. Ибо с восходом солнца луч-
шие стрелки фараона рассыплются по горному кряжу,
и их быстрые стрелы настигнут любого, кто посмеет
приблизиться к этому месту.
Могильная тишина воцарилась над смятенными му-
жами. Лишь дерзкий Хои опасливо осведомился:
— А если кто спросит нас о причинах ночного отсут-
ствия?..
— Вы будете молчать до ухода в царство мертвых.
Все вы избраны потому, что ни у одного из вас нет того,
кого вы могли бы назвать женой или чадом своим,
и потому, что отцов и матерей ваших Анубис 1 уже про-
водил в мир иной. Так что некому докучать вам вопро-
сами. Но если… — в белом свете луны был ясно виден
остерегающе поднятый указательный палец Инени, —
если хоть один из вас выдаст тайну ночи, стрелы фа-
раона настигнут всех!
Ни одно слово не сорвалось с уст притихших рабо-
чих. Мужчины сидели, уставившись в темноту.
Зажигательно и возбуждающе звучали инструменты
трех нагих азиатских девушек. Каждой из них было
не более четырнадцати, и их гибкие тела грациозно из-
вивались в такт музыке. Черные локоны музыкантш,
заплетенные во множество косичек, на лбу были пере-
хвачены золотыми венцами. А что за личики! Очи чер-
ные, как плоды спелого терна, губы, как финики, а щеч-
ки бархатные, как кожица персика.
Минхотеп, управитель царского дома и мастер цере-
моний, в своем ярком плиссированном схенти, расфу-
фыренный, как павлин, лишь только заканчивалась му-
зыкальная пьеса, важно шествовал через тронный зал
и, оживленно хлопая в ладоши, выкрикивал в экстазе:
— Веселитесь! Веселитесь! Плакальщицы не дрем-
лют!
Этот возглас приглашал всех и вся радоваться и на-
слаждаться каждым мгновением жизни, и после побед-
ного возвращения царя из нубийского похода тому
было немало причин. Тутмос, прежде исполненный до-
стоинства и недоступный своему народу, сейчас, вос-
седая на величественном троне, выглядел изнуренным
и потухшим. Задравшийся до пупа схенти резко кон-
трастировал с высокой короной, к слову, давно уже
съехавшей набок.
На пьедестале, по правую руку от него, возлежала
Яхмос, главная супруга царя — роскошная женщина
с пышными формами, явственно проступавшими под
обтягивающим калазирисом из изысканной тонкой
ткани. За ней сидела Хатшепсут, тоже в длинном полу-
прозрачном одеянии. Музыка и танцы экзотических
девушек, как и шествия торжественным шагом налож-
ниц гарема, скорее навевали скуку на царицу и ее дочь.
Время от времени они развлекались тем, что стреляли
глазами в сторону Мутнофрет и ее пащенка Тутмоса,
сидевших по левую руку от царя; и в каждом из этих
взглядов не было ничего, кроме презрения.
Настроение фараона постоянно менялось: то Яхмос
подпадала под его благосклонный взгляд, то Мутнофрет.
А чаще ни та ни другая, ибо теперь, когда гарем
пополнился новыми лицами, жены мало волновали фа-
раона. Не меньше полусотни созданий, от хорошеньких
до очаровательных, обитали в женских покоях, распо-
ложенных за царскими палатами. С тех незапамятных
времен, когда фараоны, дети богов, взошли на престол
Египта — то бишь более тысячи лет, — владыки содер-
жали гарем и часто любили одновременно не один деся-
ток женщин, что, само собой, вело к неизбежным инци-
дентам. Яхмос, царственная супруга фараона, произвела
на свет двух сыновей и дочь, но оба царевича умерли
в младенческом возрасте. В заботе о наследнике царь
приблизил к трону юного Тутмоса, сына, рожденного
ему второстепенной женой Мутнофрет. И не мудрено,
что обе женщины терпеть не могли друг друга.
Фараон неверной рукой поднял золотой кубок с ви-
ном и, перекрывая рокот музыкальных инструментов,
возвестил:
— Благословен день сей, благословеннее вчерашне-
го, сотворенного Амоном… — Тутмос заметил прене-
брежительное переглядывание обеих жен, и лицо его
омрачилось. — Хватит! Устал от вашей ревности!
Фараон за волосы подтащил к себе ретивых жен,
так что обе были вынуждены бок о бок припасть к его
стопам. И каждая смиренно облобызала его стопы.
Мутнофрет позволила себе подняться ласками выше,
до поникшего обелиска господина, не вводя его в воз-
буждение.
— Мне донесли, что вы обе, — Тутмос, собрав по-
следние силы, старался казаться беспристрастным, —
вы, пока я разил врагов наших в южных пустынях,
набрасывались друг на друга, как шакалы в Долине
Смерти…
— Она… она порочила меня среди слуг твоих! —
Мутнофрет встала на колени перед своим господином,
молитвенно воздев руки.
Яхмос, старшая, прекраснейшая и, естественно, бо-
лее уверенная в себе, постаралась изобразить цинич-
ную улыбку.
— К чему же ей впадать в такое волнение? — произ-
несла она и посмотрела супругу прямо в глаза. — Было
бы наветом то, о чем доносят служанки, она бы вряд
ли удостоила вниманием пустую болтовню. Но нет!
Знает, что ее застали за прегрешением. Вот отчего та-
кое смятение!
— Застали, говоришь, застали! — Голос Мутнофрет
источал змеиный яд. — Не делай из себя посмешище!
— Что здесь происходит? — раздраженно спросил
Тутмос, и Яхмос не преминула дать ему исчерпываю-
щий ответ:
— Служанки донесли, что Мутнофрет совокупля-
лась с быком и через девять месяцев произвела на свет
Тутмоса. Не священный ли бык Апис Мемфиса опло-
дотворил ее?
Тутмос расхохотался, шлепнул себя по ляжкам и ткнул
пальцем в сторону злосчастного мальца, лицо которого
пошло красными пятнами, похожими на яблоки с остро-
вов Нила. Он боязливо смотрел в рот повелителю.
— У него что, рога и копыта?
Теперь и царевич робко улыбнулся.
— Или он мычит, как бычок? Не кажется ли вам, что
он больше похож на меня, чем на быка?
Тут Яхмос хлопнула в ладоши и крикнула в занавес
за пьедесталом:
— Пусть войдет Юя!
Юя, служанка царского гарема, явилась и пала ниц
перед царем своим и женами его, упершись лбом в мра-
мор у ног повелителя.
— Юя, — приказала Яхмос, — поведай нам, что на-
блюдала ты ежевечерне, когда Ра скрывался за запад-
ными горами и Мутнофрет возлегала на ложе свое?
— Г-госпожа, — взмолилась несчастная, — никогда
и нигде не проронила я ни слова о том, что сокрыто за
вратами гарема…
— Говори! Повелеваю! — словно острый меч, рассек
тишину голос фараона.
Музыкантши перестали играть, вельможи, жрецы
и все приглашенные, распознав, что назревает скан-
дал, поспешили удалиться. Лишь Минхотеп, Хапусе-
неб и Сат-Ра остались в зале.
— Так что ты видела? — подбодрила служанку Ях-
мос.
Воодушевленная благосклонным кивком фараона,
Юя отверзла уста:
— В тот час, когда Мутнофрет, моя госпожа и повели-
тельница, отходит ко сну, она имеет обыкновение выни-
мать из драгоценного ларца, испещренного иероглифа-
ми бога Птаха, огромный, покрытый черными пятнами
бычий хвост, прекрасный, как солнце. Бальзамировщи-
кам потребовалось не меньше семидесяти дней, чтобы
пропитать его священным натром. Мутнофрет, госпожа
моя, длинными щетинками хвоста каждую ночь гладит
себя промеж ног. А затем, удовлетворенная, опускается
на постель свою, обвивает хвост вокруг талии и со сла-
дострастным стоном отдается сну.
Яхмос с триумфом посмотрела в лицо повелителю.
Мутнофрет потупила взор.
— Каждую ночь? — уточнил фараон.
— Каждую, — подтвердила Юя.
— И что тут такого? — изрек Тутмос после непродол-
жительного раздумья. — Женщины изобретательны
в том, как ублажать грот своей услады. Одна отдает
предпочтение гладкому зубу слоновой кости, другая —
щетинкам бычьего хвоста. Подобные толки свидетель-
ствуют лишь о ваших сварах. Каждая завидует поло-
жению другой. Ты, Яхмос, моя главная царственная
супруга, в твоих жилах течет кровь моих предков, и ни-
кто не может оспорить твое место, но у тебя всего лишь
дочь. Ты, Мутнофрет, возлюбленная нескольких ночей,
родившая мне сына. И что может быть разумнее, чем
соединить дочь царских кровей с сыном семени моего?
Хатшепсут, с замиранием сердца внимавшая речам
отца, едва не задохнулась. Она чувствовала, что все
взоры обратились к ней, но гнев в ее глазах мешал под-
нять голову и посмотреть в лицо фараону. Она, храни-
тельница крови солнца, Лучшая по благородству, Супру-
га бога, должна стать женой этого ублюдка, отпрыска
обычной девки, да к тому же моложе ее годами? Ни-
когда!
Фараон, будто разгадав мысли девушки, протянул
руку и молвил:
— Подойди ко мне, возлюбленная дочь моя, дай твою
руку!
Хатшепсут повиновалась.
— Ты молода еще, но достаточно взрослая, чтобы по-
нимать, что ты не чета всем остальным. Ты — верхов-
ная жрица бога Амона, как и подобает старшей цар-
ской дочери, а это тяжелое бремя. Ты та, которая
передаст кровь моих предков дальним потомкам. И по-
добно Исиде и Осирису ты примешь брата твоего.
И так же, как Исида родила Осирису Гора, ты произве-
дешь на свет небесного сокола, который будет переда-
вать трон Гора по наследству миллионы лет.
Хатшепсут содрогнулась от ужаса при мысли, что
должна рожать. Она сама едва вышла из детского воз-
раста, Неферабет обучил ее письму и чтению; Сат-Ра,
кормилица, посвятила в искусство любви и тайны
дворцовой жизни; Минхотеп, начальник церемоний,
открыл тайны придворных ритуалов. И теперь она
должна отказаться от жизни, которая только началась?
Замужняя женщина, а тем более мать, в Египте навсег-
да хоронила себя за стенами дома.
Фараон взял руку своего сына Тутмоса, бледного,
пухлого и неуклюжего, который казался безучастным
к происходящему.
— Вы двое, — торжественно начал царь, — призва-
ны сохранить священное наследие Секенен-Ра и его от-
важных сынов подобно тому, как я и супруга моя Ях-
мос хранили его…
— Тутмос — сын простолюдинки! — воспротиви-
лась Хатшепсут.
Все присутствующие с напряженным вниманием
посмотрели на фараона, не привыкшего к прекосло-
вию. Но царь оставался совершенно спокойным.
— Верно, дочь моя. Тутмос — сын простой женщи-
ны. Но я — его отец. И моя мать Сенсенеб тоже была
простой служанкой. Но кто из-за этого посмеет оспо-
рить мое право на трон Гора?
Хатшепсут поняла, что дальше сопротивляться же-
ланию отца бесполезно. Ей хотелось взвыть от бес-
сильной ярости и с кулаками наброситься на толстого
Тутмоса, но разум победил. Без единого слова проте-
ста она позволила отцу соединить свою руку с рукой
ненавистного сводного брата.
Зеленый искусственный свет поблескивал со стен —
такого Нгата, черная рабыня, сроду не видела.
— Не бойся, — усмехнулся Тети, — это всего лишь
горящее масло, посыпанное солью.
Но не тусклый свет испугал рослую нубийку, а бес-
численные странные предметы, инструменты и склянки
в доме целителя и чародея, где было полно закоулков.
В прозрачных сосудах плавали разные препарирован-
ные органы: сердца, почки, желудки и даже матка с ясно
различимым эмбрионом. Пахло кислотой, серой, сели-
трой, а также медом, миррой и фимиамом — и над всем
витала дымка из какой-то желтой пудры.
— Египетские лекари знаменитые! — с уважением
произнесла Нгата, слегка оправившись от потрясе-
ния. — Египетские лекари — колдуны!
Тети расхохотался так, что содрогнулись стены,
и Нгата испуганно сжалась. Целитель и волхв явно
наслаждался боязливостью нубийки.
— Врачи этой страны, — широко улыбнулся он, —
не колдуют, они используют познания науки. И все,
что ты видишь здесь, — Тети широко развел руками,
словно собирался взмыть в воздух подобно птице, —
и есть наука! — При этом он покружился в каком-то
причудливом танце по таинственно освещенной ком-
нате, так что Нгату охватил настоящий ужас.
— Что такое «наука»? — Запуганная нубийка опу-
стилась на корзину из тростника.
— Наука? — По дому снова разнесся жуткий смех
врача. — Наука — это значит пробовать, эксперимен-
тировать, анализировать. Вот тебе пример: фиванские
женщины, когда забеременеют, бегут к Хапусенебу, вер-
ховному жрецу Амона. Они приносят в жертву соленые
хлебы и сладкий мед, чтобы узнать, кто родится — маль-
чик или девочка. Хапусенеб вопрошает богов. Естествен-
но, что каждое второе предсказание неверное. Если же
будущая мать приходит ко мне, то я даю ей оросить ее
собственными водами корзину, левая половина кото-
рой засыпана зернами полбы, а правая — ячменным
зерном. Если первыми проклюнутся ростки полбы, то
будет девочка, а если ячменя — мальчик. И в этом нет
никакого колдовства — только научные знания!
Внезапно Нгата почувствовала, что в корзине под
ней что-то зашевелилось. Она вопрошающе посмотре-
ла на Тети. Тот ответил ей своей обычной широкой
ухмылкой и опустил глаза к ее упругим ляжкам, меж-
ду которыми, угрожающе раздув щитки, покачивалась
кобра. Нгата хотела закричать, но леденящий страх
сдавил горло, и она, оцепенев от ужаса и воздев руки,
лишь таращилась на змеиную голову у своего лона.
— Не шевелись, — сказал Тети ровным голосом, буд-
то речь шла о самом обыденном деле на свете. — Змея
просто почувствовала тепло твоего тела. Она тебя
не тронет, пока ты остаешься без движения.
Какое там двигаться! Нгата, окаменевшая, будто ста-
туя, в полуобморочном состоянии, следила глазами, как
шипящая рептилия в замедленном ритме раскачивалась
из стороны в сторону, то опускаясь, то поднимаясь. Тети
наслаждался происходящим. «Великие боги, сделайте
же что-нибудь!» — взмолилась бы Нгата, если бы мог-
ла. Ничего не менялось. Целитель мгновение за мгно-
вением наблюдал возбуждающую картину, следя, как
аспидно-черная кобра извивается меж ног женщины.
Нубийка уже перестала различать, где сон, а где явь.
В любой момент змея могла нанести смертельный удар.
И один лишь Тети имел над ней власть. Было ли то явью
или плодом ее разыгравшегося воображения, но, про-
должая пребывать в паническом страхе, женщина ви-
дела, как колдун поднял согнутые в локтях руки, расто-
пырил пальцы и пошел на кобру.
Словно меряясь силой с магом, змея сначала энергич-
но, а потом все медленнее опускала и поднимала голо-
ву, а затем раздутая диском шея разом опала, сузившись
до размеров остального туловища, и кобра исчезла в той
же щели, из которой появилась.
Нгата, все еще не в силах выйти из оцепенения, так
и сидела с поднятыми руками и опущенным к своему
лону взором. Разгоряченный необычным зрелищем,
Тети ущипнул нубийку за кисти, и ее руки, как у ку-
клы, упали, приняв прежнее положение. Если бы он
сейчас толкнул Нгату, она бы рухнула наземь подобно
черной статуе, сброшенной с пьедестала.
Тети кошачьим шагом обошел неподвижную нубий-
ку, зрачками впитывая пышные округлости ее грудей
и живота, увенчанного похожим на цветок пупком,
и созерцая сладострастное место под завитками черных
волос, там, где встречаются упругие бедра. Потом при-
сел перед ней, чтобы поймать ее взгляд, выставил впе-
ред растопыренные пальцы и повелительно гаркнул:
— Нгата, ты слышишь мой голос, голос Тети!
— Тети! Да! — невнятно донеслось из ее уст.
— Нгата, слушай меня, смотри на меня, смотри пря-
мо в глаза! Что видишь ты, Нгата?
— Змею-урей…
— Что делает змея, Нгата, говори!
— Поднимается, раздувается… Глаза, как огонь…
— Ты боишься эту змею?
— Да, страшно, Нгата страшно, страшно!
— Слушай меня, Нгата! Ты больше не боишься змеи,
ибо я, Тети, имею над ней власть, но ты должна делать
все, что прикажет тебе Тети, все! Ты поняла?
— Все. Нгата понимать.
— Ты должна делать все, что я от тебя потребую,
и никогда не задавать вопросов! Слышишь?
— Нгата никогда не задавать вопросов. Нгата де-
лать все.
— Хорошо, Нгата. Внимание, сейчас я разбужу тебя.
Я щелкну пальцами, змея исчезнет, а ты ни о чем не бу-
дешь помнить.
И действительно, едва лишь большой и средний паль-
цы Тети произвели резкий щелчок, Нгата поднесла руки
к глазам и потерла их, словно только что проснулась.
— Иди ко мне, Нгата, — сказал чародей, — исполни
мой приказ…
|
|
